Бертолле убрал бумаги со стола, сложил их в саквояж и крикнул, чтобы подали карету.

Усевшись поудобнее, он буркнул кучеру:

— К Лавуазье.

Кучер хорошо знал, что, уж если Бертолле с саквояжем и не разговорчив, следует торопиться. Покрикивая, он подгонял кнутом лошадей. Экипаж несся по мощеным улицам города к лаборатории Лавуазье.

Бертолле вошел запыхавшись.

— Добрый день, госпожа Лавуазье. Можно видеть вашего супруга?

— Милости прошу. Он работает в кабинете. Вы подождете здесь или пройдете к нему?

— Все равно. Быть может, будет удобнее в лаборатории? Услышав голоса, вышел Лавуазье.

— Что привело вас ко мне, дорогой Бертолле?

— Пришел опять и все с тем же вопросом — номенклатура. Недостаточно ввести номенклатуру только для окислов. Надо бы придумать новый способ обозначения и новые, более простые названия для всех соединений.

— Необходимая вещь для химиков, но не так-то все это просто. Мы все еще учимся химии по книге Лемери, основной язык которой крестики, кружочки, латинские названия…

— И все же необходимо создать новый язык. Например, почему надо говорить «ацидум олеум витриоли»? На мой взгляд, лучше серная кислота, потому что она содержит серу, а, скажем, вместо «зеленого витриола» — сульфат железа.

— Это намного удобнее, Бертолле. Я полностью с вами согласен. Вам следовало бы написать статью и привести в ней побольше примеров. Надеюсь, что это оценят и другие химики.

— Стоит подумать и об обозначениях в новой номенклатуре.

— Безусловно. Почему, например, надо рисовать полумесяц, чтобы обозначить серебро? Лучше нарисовать кружочек и внутри написать первый слог латинского названия серебра.

— Приветствую эту идею, — вмешалась в разговор госпожа Лавуазье. — Вот теперь тебе не понадобятся услуги жены-художницы, Антуан. Нарисовать кружочек ты сумеешь и сам.

Беседа затянулась надолго — это было начало большой и сложной работы по созданию новой, удобной и простой номенклатуры химических соединений. Еще много раз собирались по. этому поводу большие ученые. Немалую помощь оказал им и профессор Фуркруа, но общее решение проблемы принадлежало Гитону де Морво, Лавуазье и Бертолле. Новая номенклатура в. среде ученых была встречена с энтузиазмом.

Одновременно Бертолле продолжал работу в лаборатории. Однако теперь его интерес привлекли другие проблемы. Наступил великий 1789 год. Революция, всколыхнувшая всю Европу, предъявила свои требования и к работе ученого. Бертолле с восторгом воспринял борьбу французов против монархии и не замедлил предложить свою помощь. Революции нужна была сталь для пушек и винтовок, нужны были взрывчатые вещества для снарядов. Революция нуждалась в ученых — и Бертолле стал ее солдатом. Он принял участие в организации завода по производству селитры; провел ряд исследований по разработке технологии производства высококачественной стали; готовил самые разнообразные взрывчатые смеси. Особенно большое применение нашло полученное им гремучее серебро [228] , в состав, которого, кроме серебра, входил азот. Отличные детонационные свойства делали его незаменимым при производстве капсюлей для снарядов и патронов.

Стремительно развернувшиеся политические события во Франции неминуемо повлекли за собой и рост промышленного производства. Страна испытывала нужду в ученых и специалистах. Бертолле оказался первым среди тех, кто мечтал улучшить систему образования и всячески способствовал этому. В 1794 году в Париже были открыты два высших учебных заведения — «Эколь Нормаль» и «Эколь Политекник». В обоих Бертолле-профессор преподавал. Но на профессорской кафедре он оставался недолго. Через четыре года республиканское правительство возложило на Бертолле ответственную миссию: он должен был ехать в Египет. Из французских колоний в Африке экспортировалось большое количество местного сырья. Необходимы были люди, способные умело снабжать французскую промышленность всем необходимым. На Бертолле возлагали контроль за подготовкой вывозимого сырья для химической промышленности.

В конце 1798 года корабль доставил его в Александрию, а оттуда в Каир [229] , где обосновался Египетский институт. Бертолле отвели в нем собственную лабораторию, и он занялся одним из самых важных в то время вопросов — производством индиго. Синтетические красители еще не были известны, и использовались лишь природные. Надо было найти дешевый способ выделения индиго. Бертолле с готовностью взялся за эту работу.

Однажды его лабораторию посетил Наполеон Бонапарт.

— Приветствую вас, гордость французской науки! — выспренно произнес он входя.

Бертолле учтиво поклонился.

— Мне хотелось бы ознакомиться с вашей работой.

— С удовольствием, покажу вам все, мой генерал, — ответил Бертолле и подвел Бонапарта к сосудам, наполненным темно-синими, почти черными растворами индиго. Это был один из самых ценных красителей для тканей из хлопка. Ученый принялся объяснять Наполеону процесс его извлечения.

Работа с индиго заставила Бертолле задуматься над проблемой крашения. Почему краситель удерживается волокном так прочно, что его очень трудно удалить?

Сегодня, когда известно строение веществ, мы можем легко объяснить процесс крашения, но в те далекие времена еще ничего не знали о химическом составе красителей и волокон. Бертолле тем не менее заметил, что волокна имеют особое сродство к ряду веществ. Кроме известных красителей, к таким веществам относились и некоторые основания металлов. Он понимал, что существуют силы притяжения между красителем и волокном и что эти силы — причина их соединения друг с другом. Такое толкование, вполне понятно, не проливало свет на существо процесса, однако положило начало химической теории крашения.

Бертолле обязан был контролировать добычу селитры и соды из соляных озер, расположенных на юго-западе от Каира. Дорога туда тянулась вначале через плодородные земли, а потом уходила в пустыню. кое-как устроившись между горбами верблюда, в широкополой шляпе Бертолле изнемогал от жары. Караван двигался медленно, позади остался оазис Эль-Файюм, прохладное озеро Биркет-эль-Карун… Проводник вел караван все дальше в пустыню. Жара становилась невыносимой, воздух — сухим и удушливым. Они приближались к бескрайней Ливийской пустыне. Там, где-то за горизонтом, раскинулся оазис Бахария. Ученый хотел собственными глазами увидеть, как из тамошних соляных озер добывается сода.

Всю неделю длилось мучительное путешествие. Наконец они прибыли к цели. Соляные озера ослепительно сверкали на солнце, их берега окаймляла узкая белая полоса — сода, которая кристаллизовалась тут же на берегу. Худые, изможденные чернокожие сгребали белый порошок и насыпали его в мешки. Караван должен был доставить этот ценный груз в Александрийский порт, а оттуда его отправляли во Францию. Лица измученных негров говорили о беспредельном человеческом страдании. Кожа на их руках и ногах потрескалась: ее непрерывно разъедала сода. Тяжким был труд их и горьким.

Бертолле с трудом переносил палящее солнце, однако неразрешенных вопросов было слишком много, и он, не обращая внимания на изнурительную жару, сосредоточенно анализировал процесс кристаллизации соды. Бертолле все еще не мог уяснить для себя, почему в некоторых мешках кристаллики выглядели более прозрачными и содержали больше воды (это отчетливо показывал анализ), а в других они были непрозрачными и походили скорее на тертый мел. Такие кристаллы почти не содержали воды. Он выделил участок на берегу и распорядился, чтобы никто в этом месте соду не собирал. Бертолле внимательно наблюдал процессы образования соды, которой изо дня в день становилось все больше. Он немало удивился, когда заметил, что вид кристаллов зависит от места их образования. Те, что соприкасались с водой, были прозрачными; другие, оставшиеся лежать на горячем песке, постепенно растрескивались и становились непрозрачными.